blahЗа наводку 多谢
i_delyagin20 лет назад произошли события на площади Тяньаньмэнь, последствия которых сказались на судьбе Китая, СССР, всего мира. «Профиль» публикует размышления очевидца бунта студентов в Пекине. （Автор — главный редактор журнала «Дипломат», в 1987—1990 годах — инструктор отдела международной информации ЦК КПСС.）
Монумент народным героям в центре площади. Тут был штаб студентов, среди множества флагов, транспарантов и дацзыбао висели плакаты с надписями по-русски: «Горбачеву — ура!» и «За нашу и вашу свободу!». Сюда студенты-дружинники не пропускали иностранцев, а исключения делали только для советских журналистов и цэковских аппаратчиков из группы обеспечения визита Горбачева, которым в АПН выдали большие значки-тарелки, половина которых состояла из советского флага, а вторая половина — из китайского. Эти значки на вес золота ценили коллеги-иностранцы, прилетевшие освещать первый за несколько десятилетий визит советского лидера в Китай на чартере, который окрестили Glasnost Plane. Благодаря гласности мощный десант советских и иностранных корреспондентов смог засвидетельствовать не только примирение двух крупнейших коммунистических партий и руководимых ими двух великих соседних держав, но и массовые выступления китайской молодежи.
Установленный напротив Ворот небесного спокойствия (Тяньаньмэнь) флагшток с главным флагом Китайской Народной Республики. Возле него день и ночь стоит караул из молодцеватых солдат Народно-освободительной армии Китая. По сценарию именно здесь должны были пройти торжественным маршем перед главой Советского Союза солдаты почетного караула. Но 15 мая площадь Тяньаньмэнь, как и весь центр Пекина, уже не контролировалась властями. Торжественную встречу пришлось перенести внутрь здания парламента — Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП). На непривычной площадке гвардейцы явно нервничали и слегка сократили траекторию своего прохождения перед М.С. Горбачевым и председателем КНР Ян Шанкунем.
Здание ВСНП. На высоких ступеньках перед одним из четырех входов мы с коллегами-журналистами и сотрудниками посольства СССР собрались перед началом пресс-конференции М.С. Горбачева 17 мая, на третий день визита. Двери все не открывали и не открывали. Было неуютно от вида, открывавшегося с высоты парадного крыльца. Площадь была заполнена волнующимся народом. Стоял страшный шум от транслировавшихся через громкоговорители передач «Голоса Америки» на китайском языке, мегафонных криков лидеров демонстрантов, песен в исполнении тысячных студенческих и рабочих хоров. От миллионной толпы, просидевшей на не оборудованной туалетами площади уже с десяток дней, шел резкий запах. От наэлектризованной человеческой плазмы то и дело отрывались протуберанцы тысяч по 10—20 и куда-то дрейфовали. Один из них двинулся прямо на нас, поднимаясь по ступеням величественного здания. Телевизионщики прижали к груди самое дорогое — камеры. Остальные тоже напряглись и внутренне приготовились к любым неожиданностям. И тут распахнулись массивные врата, и нас не просто пригласили, а чуть ли не втащили внутрь, в прохладу и покой здания, ставшего крепостью. Сравнение с осажденной крепостью запомнилось с тех пор, ведь коридоры и залы были заполнены сидевшими на корточках солдатами в касках и с автоматами. Ощущение безопасности длилось недолго. Китайские коллеги из пресс-центра отозвали в сторонку представителей советского МИДа и ЦК КПСС. «С учетом сложившейся обстановки наши и ваши руководители решили перенести встречу с журналистами из здания ВСНП в государственную резиденцию Дяоюйтай, где остановился Горбачев. Сейчас нам надо вместе выйти к журналистам и сделать сообщение».
С китайскими друзьями едем мимо бывшего советского, ныне российского посольства. Развевается триколор. Машина едет мимо длинного забора, окружающего самую большую в мире посольскую территорию. Вспоминается вечер 15 мая 1989 года, когда в посольстве прошла встреча Горбачева с руководством дипломатической миссии, группы обеспечения визита и сопровождавшими лидера перестройки деятелями науки и искусства. Горбачев находился под сильным впечатлением от увиденного. Поглядывая на сидевшую рядом со мной уставшую и оттого необычайно молчаливую Раису Максимовну, он обратился к залу: «Вот тут некоторые из присутствующих подкидывали идею пойти китайским путем. Мы сегодня видели, куда ведет этот путь. Я не хочу, чтобы Красная площадь походила на площадь Тяньаньмэнь».
Среди собравшихся для подведения итогов первого дня действительно было много сторонников «китайского пути», то есть реформирования социализма с приоритетом экономических преобразований над политическими. Они работали в ЦК, КГБ, ГРУ, в МИДе и академических институтах: ИМЭМО, институтах Дальнего Востока, востоковедения. Китаистов в советские времена готовили много, сначала — чтобы «вечно дружить», потом — чтобы вести войну холодную с возможным перерастанием в горячую. Поэтому «китайская мафия» во всех политикоформирующих организациях традиционно занимала второе место после американской. В ходе многомесячной подготовки к визиту было составлено несколько серьезных аналитических записок, рекомендовавших перенять опыт китайских реформ, начатых Дэн Сяопином в 1978 году и уже давших к тому времени зримые экономические результаты. Похоже, Горбачев колебался, намереваясь в ходе встречи с великим старцем и другими лидерами Китая всерьез поговорить о смене ориентиров перестройки, все более дестабилизировавшей СССР. Он особенно ждал встречи с Генеральным секретарем ЦК КПК Чжао Цзыяном, которого в Москве считали китайским Горбачевым. Эти встречи состоялись, но только усугубили отторжение «китайского пути». Дэн Сяопин в те дни, когда ему для удержания обстановки под контролем приходилось принимать жесткие и жестокие решения, вряд ли был расположен хотя бы для приличия хвалить курс горбачевских политических реформ. Это по его приказу Чжао Цзыян на второй день визита советского лидера был арестован и смещен со всех партийных постов.
Информация о нарастающей дестабилизации в Пекине и начавшихся волнениях в других китайских городах постоянно поступала Горбачеву. Активно работали резидентуры, работники посольства скупали газеты демонстрантов и беседовали с лидерами отдельных отрядов, переписывали дацзыбао, а несколько съемочных групп советского телевидения не столько освещали визит, сколько готовили сюжеты для оперативного показа «самому». Побывав в жерле извергающегося вулкана, Горбачев, похоже, испытал глубокий шок.
Он не увидел того, что увидели мы, улетавшие из Пекина через несколько дней, когда уже было объявлено военное положение. В центре города почти прекратилось движение транспорта, исчезли регулировщики и вообще полицейские. По главной столичной улице Чанъаньцзе носились мотоциклисты; сидевшие за ними пассажиры (а чаще пассажирки) держали длинные пики, которыми для забавы кололи подвернувшихся прохожих. Вдоль дороги в аэропорт стояли брошенные машины. По заставленным багажом залам сиротливо бродили пограничники и редким желающим ставили в паспорт штамп о выезде прямо на коленке.
Он не видел и трагическую развязку в ночь с 3 на 4 июня, когда на смену отказавшимся подавить беспорядки войскам пекинского гарнизона в город вошли солдаты из провинции, выместившие на демонстрантах свою ненависть к «столичным штучкам». Конечно, Горбачев не знал, что все это «воспоминания о будущем», что на Красную и другие площади Москвы тоже выйдут неконтролируемые толпы, тоже прольется кровь, что сам он, подобно Чжао Цзыяну, окажется фактически под арестом и будет лишен власти. Но и увиденного за три дня хватило. В те дни решалась не только судьба Китая, но и судьба Советского Союза, судьба России. Москва круто отвернула от «китайского пути». На рассуждения о его приемлемости было наложено табу.
По старой традиции после завершения крупных международных мероприятий было принято знакомить с их результатами «товарищей из братских партий». Мне довелось побывать с этой миссией в Ханое и Софии. Полученные перед отъездом инструкции были однозначны: объяснить неприемлемость и крайнюю опасность для правящих коммунистических партий реформ китайского образца. Слушая в гробовой тишине сообщения гостей из Москвы во время официальных встреч, коллеги из международных и идеологических отделов ЦК правящих партий во время вечерних встреч за столом самым оживленным образом обсуждали визит Горбачева и случившийся через две недели разгон демонстрантов на площади Тяньаньмэнь. Лейтмотив был обычно таков: корабли советского и китайского социализма оказались между Сциллой и Харибдой, и только время покажет, какой из них доплывет до спокойных вод.
Время показало. Дэн Сяопин, прекрасно знавший свою страну, свой народ, свою элиту, понимал неприменимость к китайской цивилизации импортных шаблонов. Он видел, чем закончилась примерка советской модели в 1950-е годы. Он анализировал не только положительные, но и негативные стороны следования американской модели на Тайване. Великолепно ориентируясь в принципах действия машины власти и ее отдельных механизмов, он не ударил по тормозам и не дал полный газ. Плавно и без потери управляемости Дэн развернул машину под названием Компартия. Дальше эту работу продолжили его последователи.
В сегодняшнем Китае партия остается единственной общенациональной структурой, объединяющей образованных, деятельных, патриотически настроенных людей. В нее не заставляют вступать. Над партией и ее руководителями посмеиваются, многих членов Политбюро откровенно не любят. Но к нынешнему генсеку Ху Цзиньтао относятся все более лояльно. Молодые и богатые профессионалы — яппи стали вступать в партию, партбилеты выдают бизнесменам. Даже пережившие «культурную революцию» и прочие коммунистические гримасы пожилые китайцы соглашаются, что КПК играет стабилизирующую роль в обществе, и дают ей еще 20—30 лет жизни.
В наших интересах, чтобы у сопредельной великой державы все было хорошо. Но нам не надо примерять китайский наряд на себя. У нас были свои Мао Цзэдуны — появятся и свои Дэн Сяопины.
статья на сайте журнала "Профиль"